Порочный ангел [= Уставший ангел ] - Дженнифер Блейк

Охранник без всяких вопросов пропустил Элеонору, а Джона Барклая задержал, так что ей пришлось вернуться и поручиться за него. После этого они поспешили за ординарцем вверх по лестнице, в комнату, которую она так недавно и так поспешно покинула, недавно и в то же время давно.

Ординарец, понимая, что за ним внутрь вошли люди, занервничал, но в то же время почувствовал облегчение: он уже не один отвечает за жизнь полковника, и это помогло ему справиться с сомнениями — впустить их или нет. Вчетвером, подстелив под Гранта простыню, они сумели положить его на кровать. Полковник лежал без движения, синеватые щеки придавали ему изможденный, даже мертвенный вид.

Нагнувшись, ординарец снял с него сапоги. Борясь с приступом жалости, готовая расплакаться, Элеонора поправила его руку на перевязи, которая, как ей показалось, лежала слишком высоко на груди. Это движение сдвинуло перевязь и рубашку, под которой открылись бинты на ране. И когда она проследила взглядом, куда шли бинты, то заметила, что красная рубашка на уровне плеча начала темнеть.

Джон Барклай втянул воздух.

— У него кровотечение. Наверное, от падения рана открылась.

Доктор Джоунс был живой, подвижный человек средних лет с расчесанными на прямой пробор седыми напомаженными волосами, в очках с металлической оправой, в длинном белом халате, покрытом запекшимися и несмываемыми пятнами крови. Он срезал повязку на теле Гранта, лежащего без сознания, и осмотрел гноящуюся рану. Она действительно открылась, ткань воспалилась и чувствовался резкий запах гниения. Он слегка нахмурился, сделал знак рукой ординарцу, державшему бутылку с карболкой.

Элеонора поморщилась, видя, как он принялся промывать открытую рваную рану. Она видела, что рана Гранта запущена, и от беспокойства за него перестала вдруг бояться крови. Ей хотелось отобрать у доктора тампон и самой очистить рану, более осторожно.

Комнату наполнил запах карболки. Доктор снова принялся накладывать повязку. Он прорычал указания, и ординарец кинулся помогать, переворачивая больного и удерживая на ране толстый слой марли, пока доктор не наложит повязку.

Завязав последний узел, Джоунс отступил назад.

— Теперь я хотел бы узнать, как так вышло, что полковник упал, если он находился на твоем попечении? — обратился он к вспотевшему никарагуанцу.

— Не знаю, сэр. Он пожаловался, что у него жар, и я принес холодной воды, чтобы его умыть; как приказано. Но он мне не разрешил и велел все унести. Он был не в себе, я это видел по его глазам, но что я мог поделать? Он же полковник. Короче, я унес. Потом услышал, как он кого-то окликнул на улице. А когда я вошел в комнату, полковник уже лежал на полу. Он в опасности, сэр? Он что, умрет?

— Он не настолько плох, — ответил доктор, — но у него на голове шишка размером с гусиное яйцо. Это, и то, что он слаб, потребует много времени для выздоровления. Считай, тебе повезло, что он не упал на перила галереи. Если ты не можешь позаботиться о своем пациенте, тебе придется вернуться обратно в полевой госпиталь.

— Я буду стараться, сеньор доктор, сэр. Я обещаю. Но вы тогда должны сказать полковнику, чтобы он мне разрешал за ним ухаживать.

— Убедить его — это твоя забота.

— Я знаю, сэр. Но кто может убедить в чем-нибудь Железного Солдата, если это противоречит его воле? Даже если это в его интересах. — Он беспомощно пожал плечами.

Элеонора отвела глаза от впалых щек Гранта и сказала:

— Я могу попробовать.

Доктор повернулся к ней, будто впервые увидел.

— А вы кто такая?

— Я… Я любовница полковника.

— А, понятно, — кивнул он и сощурился. — Женщина, из-за которой все это и случилось.

Элеонора не ответила. Врач взглянул на ее гордо вздернутый подбородок, крепко сжатые губы, немигающие зеленые глаза и коротко кивнул.

— Хорошо. Он ваш, если настаиваете. Ординарец останется, чтобы быть под рукой, но если он вам не нужен, скажите.

— Я уверена, что он понадобится.

— Хорошо. Тогда я оставляю полковника Фаррелла на ваше попечение. Видит Бог, от вас будет больше пользы, чем от Педро.

Кратко и четко изложив инструкции, доктор подхватил свой кожаный саквояж и большими шагами направился к двери, придерживая трепещущие полы белого халата.

Джон Барклай коснулся плеча Элеоноры.

— Вы уверены, что хотите этим заняться?

— Я должна, — ответила она. — Но вам нет нужды здесь оставаться. Труппа ждет завтрака.

— Да, — кивнул он, печально посмотрев на корзинку, которую он оставил в углу возле двери. — Мне бы очень не хотелось вас оставлять.

— Все будет хорошо. Я же не одна.

— Это так. Но я должен что-то объяснить Мейзи, — он мягко улыбнулся в усы. — Возможно, она прибежит сюда и попробует отговорить вас.

— Вы можете сразу сказать ей, что у нее ничего не получится, — предупредила Элеонора.

— Что касается Мейзи, вряд ли на нее повлияют мои слова. В этом смысле вы похожи. Она все равно попытается.

Взяв Элеонору за подбородок, Джон Барклай наклонился и поцеловал ее в щеку. Затем повернулся, подхватил плетеную корзинку и вышел.

Стук закрывшейся двери нарушил тишину. Элеонора глубоко вздохнула. Ординарец терпеливо наблюдал за ней. Она улыбнулась.

— Я думаю, Педро, первое, что мы сделаем, это попытаемся умыть его холодной водой.

После умывания жар спал, но Грант не пришел в сознание. Такой же изможденный, он все же выглядел лучше: на его лице появились признаки жизни. Когда и нюхательная соль, поднесенная ему Элеонорой, не помогла, она прекратила попытки. Отправив ординарца из комнаты, она поставила стул к кровати и села. И сидела до тех пор, пока сеньора Паредес не принесла ей на подносе еду.

Женщина опустила поднос на стол и только после этого прямо посмотрела на Элеонору. Сложив на груди руки, она сказала:

— Я приготовила полковнику немного бульона — очень хороший бульон, крепкий, из хорошего мяса.

— Я постараюсь накормить его, если он придет в сознание.

— Он очень плох?

— Похоже, доктор так не считает. Но то, что в его представлении хорошо или плохо, отличается от того, что об этом думаем мы.

— Этот Педро сейчас у меня на кухне, набивает желудок. Он вам нужен?

— Не сейчас.

— Тогда я его не отпущу. Если он понадобится, выйдите на галерею и крикните — я его сразу пошлю к вам.

— Спасибо, — несколько удивившись, сказала Элеонора.

Женщина молча вышла.

К вечеру температура у Гранта снова поднялась. А еще позднее он принялся беспокойно водить руками по простыне, протягивая руку к плечу; Элеонора ослабила повязку, и на какое-то время это помогло. Но вскоре его голова заметалась по подушке, он скинул с себя простыню, будто пытался освободиться от пут, удерживающих его в бессознательном состоянии.